Gnessins School

– Татьяна Семеновна, Вы были студенткой Давида Федоровича Ойстраха. Расскажите, пожалуйста, как Вы попали к нему в класс.

– Родом я с многострадальной Украины, из города Винницы. С седьмого класса я училась в специальной музыкальной школе имени Н. В. Лысенко при Киевской консерватории. Мечтала, конечно, уехать в Москву, думала, к кому обратиться. В конце концов я поехала к Давиду Федоровичу Ойстраху. Я была совсем девчонкой и сама все решала.

– Ваши родители были музыкантами?

– Мама всю жизнь преподавала в музыкальной школе в городе Виннице, она пианистка. Сестра – пианистка, окончила Львовскую консерваторию. Мамин брат был моим первым учителем по скрипке. Но в момент поступления в Консерваторию мне было некому помочь. Я звонила Давиду Федоровичу сама. Он все время был на гастролях, я дозвонилась до него только с десятого или двадцатого раза. Объяснила, кто я и чего хочу; он говорил со мной так, как будто это совершенно в порядке вещей, что ему звонит просто незнакомая девочка. Человек такой величины был абсолютно прост в общении. Он велел мне приехать первого января.

Конечно, я приехала заранее. Был очень сильный мороз. Ойстрах жил на улице Чкалова, около Курского вокзала; там сейчас висит мемориальная доска. В те годы еще не было домофонов, подъезд был открыт. Я встала около батареи, потому что руки окоченели. Я очень волновалась.

Ровно в десять я вошла. Он очень приветливо меня встретил, провел в свой знаменитый кабинет. Там висел большой портрет Паганини во весь рост, написанный маслом, портрет Моцарта. На столе – бюст Бетховена. Атмосфера воодушевляющая, все вокруг связано с музыкой. Давид Федорович был добродушен, улыбчив, расспрашивал, как я доехала.

Программа у меня была сложнейшая – на суд Ойстраха я привезла три части концерта Я. Сибелиуса, Adagio с фугой И.С. Баха, каприсы Н. Паганини. Давид Федорович очень удивился, спросил:

– А что же ты будешь играть в Консерватории, если уже сейчас играешь такие произведения?

Теперь, глядя в прошлое, я могу сказать как педагог, что исполнение наверняка не могло быть хорошим, потому что не было жизненного опыта. В 17 лет играть такие полотна настолько глубоко, как это должно быть – это редчайший случай.

– Но в этом году у Вас студентка II курса колледжа на экзамене играла Сибелиуса…

– Да. Сейчас этим никого не удивишь. В мои годы это был нонсенс, чрезвычайная редкость. Тогда в основном поступали в Консерваторию с концертами Ф. Мендельсона, К. Сен-Санса, М. Бруха, симфонией Э. Лало.

Тогда содержание довлело над технической оснащенностью. Сейчас – наоборот, с детства очень повышают двигательную активность, настолько, что человек может все сыграть технически. Но содержательность… Мы были более наполненные, одухотворенные, увлеченные. Сегодня редкие ученики меня устраивают по складу погружения в профессию.

У меня было полное погружение в нее – в душе я находилась в ней 24 часа, все время думала – какие краски найти, что сделать, где «подпитаться» идеей и вдохновением.

В мои годы не было Интернета, даже ксерокса, царил полный информационный голод, было очень тяжело достать пластинки. Пыталась окольными путями что-то найти, прочитать, узнать.

Я сыграла Давиду Федоровичу; на его лице было удивление. Он слушал не весь концерт, говорил: «Сыграй фрагмент отсюда, оттуда». В конце он спросил:

– А ты гаммы играешь?

– Играю.

Гаммы – это для меня святое, к ним у меня трепетная любовь с детства. Давид Федорович сказал:

– Молодец. И чего же ты хочешь?

– Я хочу у Вас учиться.

– Хорошо, я тебя возьму.

У Ойстраха всегда было десять человек в классе, ни на одного студента больше. Это были молодые люди из разных точек Союза. В будущем я попала в этот круг. Его учениками тогда были одни парни, я была единственной девушкой.

Ойстрах сказал:

– У тебя очень много погрешностей – текстовых, ритмических, плохая аппликатура, неправильные штрихи. Сейчас я этим заниматься не буду. Ты мне позвони и приезжай вот в эти дни…

Наша вторая встреча произошла в апреле. Занятие проходило в консерватории. Ойстрах занимался в классе № 8. Пришла я к нему с концертом Сибелиуса. Мой предыдущий педагог в ноты на уроке никогда не смотрел – я выучивала сразу наизусть. И поэтому я, по обыкновению, пришла к Давиду Федоровичу без нот. Он удивился:

– Где ноты?

Мне было стыдно; я поняла, что занималась раньше неправильно. Сейчас, если мои ученики приходят без нот, я отказываюсь проводить урок, потому что процесс надо фиксировать, делать пометки.

Давид Федорович сказал:

– Где же ты все запишешь? Я тебе новые штрихи хочу показать.

– Вы скажите, я все запомню. 

– Хорошо.

Давид Федорович согласился провести урок без нот. Работая со мной над первой частью Сибелиуса, он «камня на камне» не оставил, все поменял.

На обратном пути я всю дорогу бежала, прокручивала перед глазами подробности урока. Дома тут же записала то, что запомнила, и стала переучивать. Придти надо было уже на следующий день. Ойстрах посмотрел на меня:

– Ну, покажи, забыла или не забыла.

Я стала играть, и постепенно брови у него поднялись.

– Какая ты молодец, все практически запомнила.

В следующий раз я приехала уже в июне, перед поступлением.

Экзамены проходили очень интересно. Теперь часто сижу в комиссии на вступительных экзаменах и знаю, что сейчас все спрашивают фрагментами: выступление абитуриента должно уложиться в десять минут. За час играют шесть человек. Тогда экзамен шел несколько дней, слушали всю программу.

Самое удивительное на экзамене заключалось в том, что Давид Федорович давал читку с листа. Мне он поставил ноты Десятого квартета Бетховена.

– Чтение  с листа было на экзамене по специальности?

– Да, как часть экзамена.

Тогда все благополучно закончилось, я поступила и начала учиться.

У нас были жесткие правила в классе – об опозданиях не могло быть даже речи. Надо было приходить за час до урока. Учиться в классе Ойстраха было тяжело – все время публичность, на всех уроках полный класс. К нему приезжали со всего Союза, присутствовало очень много педагогов кафедры.

– То есть почти не было уроков без публики?

– Редчайшие случаи. Обычно – огромный класс, Ойстрах сидел вдали, я стояла далеко от него. Ойстрах все время играл на уроках, и как играл! Скрипка всегда лежала открытая на столе. Играл он только на своей скрипке, а не на инструментах студентов.

– А Вы играете на скрипках учеников, прилаживаетесь даже к маленьким инструментам…

– Да, это мой «фирменный знак».

На уроках было волнительно. Помню, что перед каждым уроком за сутки я ничего не ела. Волновалась до дрожи в коленках.

Тем не менее, Ойстрах был очень человечным. При всем величии, на уроках он никогда никому не говорил ни одного плохого слова.

– То есть, волновались не потому, что он ругал, а из-за огромного чувства ответственности? 

Ойстрах мог сказать, что не получается, но никогда не унижал, даже не очень талантливых студентов. Если Давид Федорович видел, что человек трудится, он это уважал. Потому что не все обладают данными одинаковой «звездности».

– Что Вы играли под руководством Ойстраха?

– Когда я пришла на первый курс Консерватории, у меня за плечами уже были выученные в школе концерты Н. Паганини, А. Вьетана, А. Хачатуряна, К. Сен-Санса, Ф. Мендельсона. На первом курсе Давид Федорович дал мне концерт Генриха Эрнста.

На первом курсе я попросила Давида Федоровича дать мне Вторую сонату Брамса – всегда тяготела к интеллектуальным произведениям. В этом отношении Ойстрах был уникальный педагог – он мне разрешил. Попросила дать Первый концерт Шостаковича. Ойстрах сказал:

– Пожалуйста!

Попросила сонату Моцарта Си бемоль мажор. Он сказал:

– Хорошо, бери. Но только сначала сыграй концерт Эрнста.

После концерта Эрнста я играла Шостаковича, потом прошла Первый концерт Прокофьева, Поэму Шоссона, Сонату Изаи, «Цыганку» Равеля, три концерта Моцарта – третий, четвертый, пятый; очень много играла Баха.

 В классе Ойстраха была очень дружелюбная обстановка. Каждый его ученик почерпнул то, что сумел впитать – атмосферу гениального музыканта, отношение к интонации, звуку, чистоте стиля. Каждый впитал определенное количество знаний.

– Сколько лет Вы занимались с Давидом Федоровичем?

– В общей сложности я занималась у него три года, до его смерти в 1974 году. Когда он умер, для меня мир обрушился. Было состояние потерянности; я не знала, что делать. Я тогда была студенткой третьего курса, фактически еще ребенком.

Часто в памяти всплывают фрагменты уроков, один, второй, третий… Человек брал скрипку и играл десять вариантов аппликатуры – на выбор студента. При таких занятиях, конечно, музыкантское созревание идет быстрее.

Мы часто общаемся с моими бывшими одноклассниками по специальности и сходимся во мнении – мы были еще слишком «зелеными» для того, чтобы общаться с Ойстрахом на должном уровне. Давиду Федоровичу, вероятно, хотелось разговаривать с нами на своем языке, а не на адаптированном, детском. А мы были просто студентами, со своими погрешностями, с разным складом мышления. Попади я к нему попозже, больше могла бы взять его музыкантских воззрений.

Занятия с Ойстрахом вспоминаю с чувством огромной благодарности. Счастлива, что судьба предоставила мне возможность учиться у этого человека - музыканта гениального склада мышления, интеллектуала, артиста космической профессиональности.

Беседу провела Анна Занкова.

Полностью ознакомиться с материалами интервью можно в книге: Беркуль Т. С.. Мысли о скрипичной педагогике (М.: Gnesin music school edition, 2015).